Конкурс монстров: Драуг. При поддержке GAMER.ru и CBR

Я - Скарен Воннегут, офицер первой ударной дивизии Каэдвенской армии, также известной как Бурая Хоругвь. На третий день после Осеннего Равноденствия мы под командованием генерала Вандергрифта Домоправителя в первой волне форсировали Понтар. На переправе сопротивления встречено не было, войска продолжили движение. Солнце катилось к полудню, когда мы попали в засаду Аэдирнцев. То ли разведка оплошала, то ли враг превзошел нас хитростью - но бойцы его словно выросли из-под земли.

Задачей моего отряда, шедшего в авангарде войска, была охрана знаменосца Экхарта Хенесси и его ноши. О неудаче мне доложить так и не удалось.

Мы приняли бой. Семеро Аэдирнцев против одного Каэдвенца - не самый приятный расклад. Но Бурая Хоругвь никогда не бежала с поля битвы: даже если б мы знали, что Вандергрифт отказал нам в подкреплении - все равно бы не отступились. Я успел зарубить троих, когда чья-то пика нашла щель в моей кирасе. Экхарта прямо передо мной разделали надвое; знамя покачнулось и неуверенно легло под ноги Аэдирнцам. Правая штанина стала липкой и теплой от крови, в сапоге хлюпало. Перед глазами вырос какой-то юнец, и в свете полуденного солнца настороженно блеснул его клинок. Мои слабеющие руки отказались подниматься для защиты. Сталь беспрепятственно вгрызлась в тело.

Так я погиб.

Я - Скарен Воннегут. И, похоже, единственный, кто здесь хоть что-то замечает.

Скарен Воннегут умер. Но не исчез.

Помню, как я отбросил тело и вдруг узрел поле битвы от края до края. Я видел, как подтягивались наши войска, постепенно оттесняя Аэдирнцев к стенам Вергена. Видел, как их предводитель, Зельткирк из Гулеты, собирал свою кровавую жатву, не давая защитникам окончательно развалить строй. Видел, как Домоправитель лично пошел в бой. И как они с Зельткирком сошлись посреди усеянного трупами поля.

Еще несколько лет назад судьбе было угодно столкнуть их на рыцарском турнире в Ард Каррайге. Неизвестно, кто бы одержал победу, если б меч Вандергрифта под могучими ударами Зельткирка не переломился, словно тростинка. Каэдвенец вынужден был сдаться. И вот пришло время платить по счетам.

Поистине это была великолепная битва! Стоили друг друга бойцы, и лишь малейшая случайность должна была склонить весы на чью-то сторону. Как угорелые взлетали клинки, и от их ударов во все стороны сыпались солнечные искры. Словно вода в реке, плавно и неуловимо, двигался рыцарь из Гулеты. Как ягуар на охоте, резко и яростно, бился Домоправитель.

Но судьба неумолима. Оплатила она свой долг перед Вандергрифтом червонной монетой.

Никто из солдат не решался прервать этот смертельный танец; но ведь всем известно, что пренебрегают мертвые законами живых. И когда споткнулся соперник Домоправителя о чье-то еще не остывшее тело, то тут же отправился он вслед за своим невольным злопыхателем. Отправился без головы.

Ряды Аэдирнцев дрогнули. Но не успел еще генерал Вандергрифт скомандовать наступление, как с неба по наущению магов полился огненный дождь. Чародейское пламя не щадило никого: словно оловянные солдатики плавились бойцы обоих королевств. Жидкая магма разъедал доспехи, жгла плоть, извергала сотни стонов из скривившихся в судорогах глоток. И над этим всем этим адом возвышался преисполненный не ужаса, но ярости крик Домоправителя.

Так появился Он.

После битвы - одна тьма. Тихая, спокойная тьма. И кто знает, сколь долго она могла меня окутывать, если бы не проклятье? Жаль, что даже душам умерших иногда приходится участвовать в интригах живых. Действительно жаль.

Сейчас я вижу все: как Сабрина Глевиссиг с остальными чародейками решили сохранить баланс сил на севере, как они устроили на поле боя огненную геену, как разгневался на Сабрину Хенсельт, король Каэдвена. Как ее казнили, привязав к колесу и заставив гореть так же, как тысячи несчастных горели по ее вине. И как перед смертью она успела наложить на короля страшное по своей силе проклятье крови.

Проклятью этому, как и любому другому, нужно было откуда-то черпать силу. Поле битвы, где еще не успели остыть ненависть, страх и боль, как нельзя лучше подходило для этого.

И когда Хенсельт "попрал древние законы", жестоко убив жреца Кревы у алтаря, - активатор сработал. Вся мощь заклятия, три года копившаяся, переполнявшая собой воздух, выхлестнулась наружу. Солнце покинуло небосвод, а наши духи были призваны обратно на землю, чтобы вновь и вновь участвовать в давно свершившейся битве.

Я - призрак среди призраков. Не знаю почему, но они меня не замечают. Мне остается только смотреть. Хотя я уже сомневаюсь: не лучше ли было бы бездумно сражаться вместе с остальными?

Каждый день я вижу, как мои товарищи кричат, убивают, гибнут. Вместо лиц у них - обугленные кости, вместо глаз - черные провалы. И все события того страшного дня повторяются снова и снова, снова и снова...

Лишь одна мысль гложет меня все это время: наша бесконечная битва - всего лишь побочный эффект. Так, приправа к убийственному проклятью, вишенка на чародейском торте Сабрины Глевиссиг. Неужели ей было мало наших страданий, нашей крови, нашего страха? Впрочем, вряд ли Сабрина понимала, какие последствия повлечет за собой ее брошенное впопыхах проклятье. Всего этого могло б и не быть, если бы не Вандергрифт. Если бы не его лютая, животная ненависть.

Домоправитель был монстром и при жизни. На весь Каэдвен прославился он своей жестокостью и бесчеловечностью - повесить человека для него было плевым делом, а потому не угодивший не с той ноги вставшему генералу вполне мог обнаружить себя висящим вниз головой на соседнем дереве, причем в качестве крепления нередко использовалось причинное место провинившегося. Но боевые заслуги генерала застили Хенсельту глаза: обидно было бы отправлять в отставку человека, за которым на поле боя тянулась борозда из вражеских трупов. Вот и продолжал Вандергрифт заниматься тем единственным, что доставляло ему удовольствие - убивать.

Призрачная битва сделала его естество куда более наглядным.

Домоправитель и среди людей отнюдь не был слащавым покорителем дамских сердец, но в мире призраков стал он совсем уж неприглядным. Место костей заняли каркасы бочек, куски настилов, доски и прочее деревянное добро. Сверху, как язвы, прилепились десятки щитов: не только Каэдвенских да Аэдирнских, но даже Темерских, Реданских и прочих, с неизвестными мне гербами. Руки, ноги, торс - лишь деревяшки, вразнобой укрытые щитами и обвязанные корабельным канатом, словно составлен он из всевозможных обломков, собранных таинственным скульптором в единую фигуру. Все это донельзя напоминает ходячую мельницу из детских сказок, а при ходьбе еще и издает соответствующий грохот.

Только вот совсем не была эта мельница сказочной. Вся ощерившаяся наконечниками пик, стрелами и зубастыми наплечниками, несла она с собой только разрушение. Но ведь невозможно нести разрушение без оружия. Потому при ней всегда был огромный клинок с докрасна раскаленным лезвием и причудливой, словно слитой из нескольких мечей гардой, а также не менее огромный щит, представлявший собой нагромождение мелких вперемешку с копейными навершиями. Последний венчался черепом единорога.

Головы Вандергрифт, в отличие от Зельткирка, не лишился. Впрочем, то, чем он обладает здесь, в мире призраков, и головой-то можно назвать лишь с большой натяжкой. Вместо черепа - какое-то подобие сужающейся бочки без дна, обтянутой то ли парусиной, то ли обрывками человеческой кожи и напоминающее лошадиную голову. А внутри - чистейшее клокочущее пламя ненависти, оставляюее за собой огненный шлейф и мешающее разглядеть глубоко посаженные, полные ярости глаза.

Все, что сохранил Домоправитель от себя прежнего - это голос. Хриплый, гулкий, металлический. Хотя это существо давно уже перестало быть Вандергрифтом. Вандергрифт умер. Остался только Драуг.

Еще при жизни я слышал множество сказаний об этих призрачных существах. Сладкоголосые барды, седовласые старики, многомудрые отшельники - много раз доводилось мне внимать рассказам о том, как могучие герои отправлялись в мир призраков на поиски своих родных и возлюбленных. И неизменно противостоял им Драуг - страшный прирзак, коим и после смерти владели земные страсти. Но никогда я не представлял его таким.

Драуг с Вергенского поля - это незамутненная ,концентрированная жажда ненависти и убийства, сидящая на прокопченном дьявольским огнем троне в окружении воронов-падальщиков и наслаждающаяся каждой новой гибелью. И гибелям этим в бесконечной битве нет числа.

А потому для того создания, что когда-то было генералом Вандергрифтом, здешний ад сродни раю.

Войти в призрачную реальность не так просто: ведь силу здесь имеют лишь вещи, с которыми мы были связаны при жизни. Причем не просто те, которых мы когда-то касались, но те, к которым даже во время смерти были устремлены наши помыслы и желания. Именно они выполняют роль связующего моста между двумя мирами. А потому никто из оказавшихся на призрачном поле людей не может увидеть Драуга - ни одна вещь не сохранила в себе столько ненависти.

Но это не значит, что живые могут чувствовать себя в безопасности. Большинство призраков просто растворяются в воздухе при приближении чужаков, однако некоторые, и при жизни получавшие удовольствие от предсмертных стенаний врага, принимаются атаковать незваных гостей. И тогда не дай бог заплутавшим искателям приключений натолкнуться на драугиров - гончих псов Драуга, черные души которых он подчинил своей воле. От обычных солдат их отличают размер, толщина доспехов и ярость, с которой они стремятся лишить противника жизни.

Интересно, сколько дней все... Что это? Опять беловолосый воин заглянул в призрачную мглу. Я уже видел его здесь раньше, но на этот раз он стал куда более... реальным для нашего мира. Не иначе как нашел несколько путеводных вещей. Но что ему здесь надо?..

Странное дело: беловолосый использует души умерших как ключ. Вот он впустил в себя волю Аэдирнского солдата, слился с ним в единое целое, вот он уже вселился в дух Каэдвенца, вот... Меч! С ним меч!..

...После поединка в Ард Каррайге Вандергрифту незамедлительно отлили новый клинок. Лучшие кузнецы несколько дней подряд в поте лица работали у наковален, и вышло оружие на загляденье. Был даже приглашен какой-то престарелый чародей; чародей этот не только заколдовал клинок, но и по дурости своей болтнул Домоправителю что-то вроде "Этот клинок не сломается до тех пор, пока ты сам останешься несломленным". За что и получил пятьдесят кнутов в исключительно профилактических целях. Уж не знаю, как там у Вандергрифта под Вергеном было с твердостью духа, но меч уцелел. И сейчас этот клинок - "Лоатен", что в переводе со Старшей Речи звучит как "Ненависть" - был приторочен к поясу загадочного воина...

Вот беловолосый принял облик Зельткирка, и как тысячу раз до этого, должны были они с Драугом повторить исход уже предрешенной схватки. Но Лоатен на глазах менял ее ход: гость из мира живых отделился от Зельткирка и принял бой вместо него. Только тут я заметил, что у беловолосого за спиной два меча: стальной и, видимо, серебряный. Ведьмак.

В этот раз Драуг вел себя не так, как обычно. Словно почуял что-то неладное. С удвоенной яростью он бросался на противника, пытаясь сбить того с ног, но ведьмак проворно уворачивался от могучих ударов. Несколько раз тело Драуга исчезало, превращаясь в смертоносный торнадо из щитов и клинков, несколько раз он приказывал лучникам засыпать врага десятками стрел, несколько раз направлял чародейский огонь Сабрины на беловолосого. Но одолеть ведьмака ему так и не удалось.

Шаг. Еще шаг. Полупируэт. Неуловимое движение клинка. И грохот упавшего дерева.

Конец. Конец Драугу. Конец нашим мучениям. Беловолосый развязал узел. Я чую, как путы магии слабеют; скоро я и мои товарищи обретем покой. Спасибо тебе, ведьмак. Спасибо, зачем бы ты это ни сделал.